В таком же бесправном положении находился и весь сербский народ: была милость султана, стояли наверху люди, нечуждые или расположенные к сербскому народу или же вообще гуманные, и все шло сносно, но никаких гарантий права, разумеется, не было, да и самую эту сносность надо понимать весьма относительно, так как и в эту пору лучшие христианские церкви были обращены в мечети, христианские колокола были сняты, христианское богослужение совершалось потихоньку и незаметно. Положение народа было бесправно, и народонаселение балканских государств сильно уменьшилось. В половине XV века путешественники еще отмечают красоту, богатство, населенность сербских стран. В 1664 году английский путешественник, Джон Бербери, застал здесь совершенную пустыню: «Отчасти тираническая власть турок, отчасти леность и небрежность туземцев составляют причину того, что все турецкие земли представляют такую пустыню, что часто за целый день пути вы встретите одно селение, и это наблюдается как за Дунаем до Белграда, так и в путешествии до Адрианополя. Вы видите обширные леса и поля, иногда с роскошными нивами, иногда совсем пустые; когда вы едете мимо пастбищ, вы заметите там и сям небольшое стадо рогатого скота, работники же здесь, как я уже сказал, только христианские»

Другой путешественник той же эпохи, английский доктор Браун, проехавший по Сербии в 1669 году, упоминает о следующей любопытной особенности сербских селений, множестве собак, которые охраняют селения: «И поистине, — прибавляет Браун, — самый осторожный неприятель не мог бы проникнуть в эти места, не будучи замечен собаками; для того-то, без сомнения, их и держат здесь»¹. Это отсутствие безопасности, наполняющее все существование беспокойством, объясняется произволом, предоставленным местной администрации и турецким помещикам в христианских землях. Аграрные отношения были совершенно неупорядочены и вызывали постоянные раздоры между землевладельцами и крестьянами, причем, однако, как показывают документы, турецкая высшая власть не всегда была на стороне сильных.

Во главе пашалыков, соответствующих нашим уездам, стояли визири, тогда как полицейская власть находилась в руках муселимов, а правосудие вершили по Корану кади. И те, и другие назначались пашами с торгов: кто больше даст, и, разумеется, смотрели на свои должности лишь как на доходные места. Но, кроме них, народ имел непосредственную власть в лице своих людей, кнезов и оберкнезову которые в своих округах обладали довольно значительной властью; даже в селах были кметы, разрешавшие мелкие споры. Вообще, турецкая государственная система не была строго разработана, и потому представляла много почвы для злоупотреблений и всяческих насилий, но, с другой стороны, давала народу возможность управляться непосредственно своими властями, учиться на своем языке и т. д. Того арсенала денационализации, который выдвинут современным государством, в старой Турции не было и в помине. Но в руках турок было особенно страшное орудие для истощения их славянских владений: это дань мальчиками, из которых набирались янычары, так назыв. «дань кровью» (данак у крви)-. Мальчик получал турецкое имя, образование, янычарскую одежду и воспитывался в духе религиозного мусульманского фанатизма, причем воспитатели относились к христианским мальчикам очень бережно, обращались с ними ласково, сулили им впереди золотые горы и внушали им презрение к домам несчастных, бесправных рабов-христиан, райа (стада). Теперь этот христианин должен был слезать с коня, увидев янычара-мальчика, еще вчера такого же бесправного гяура (еретика), как и он; христианин не смел носить оружие, не смел открыто пить вино, есть свинину, надевать то же платье, что и мусульманин; его дом должен был уступать величиной и красотой мусульманскому, на его упряжи должны были красоваться иные цвета, нежели у правоверного. И вот, из этого бесправного положения мальчик сразу возносился на высшую ступень величия: становился не только мусульманином, но и мусульманином из мусульман, лучшим из лучших, янычаром. Само собою разумеется, что только сильные души могли уберечься от того соблазна, который заключался в возможности потурчиться. И эти сильные души не могли мириться с бесправием и пассивностью народной массы; они искали выхода и находили его в гайдучестве, как другие искали его в массовых переселениях на чужбину. Историки этих восстаний сербов во имя народных идеалов, Агатонович и Спасич¹, в следующих строках характеризуют настроение, создавшее гайдучество. «Когда погибла Сербия, а за ней Босния и Герцеговина; когда была потеряна сербская государственная самостоятельность там, где она еще оставалась, и когда одна часть сербского народа выселилась на чужбину, чтобы восстановить свои растраченные силы на чужой земле и почувствовать хоть некоторую свободу и независимость, тогда другая часть этого народа, которая ни за какую цену не могла оставить прадедовского очага, избрала другой, единственный способ сохранить свою независимость и свободу. Численно уступая своему врагу, лишенная всякой возможности и средств сконцентрировать свои силы на равнинах, эта другая часть сербского народа двинулась в виде мелких отрядов верных и испытанных друзей в густые горные заросли и крутые теснины, чтобы там сохранить луч своей свободы, чтобы оттуда обрушиваться на мучителей народа, внушая ему убеждение, что нет на свете силы, которая могла бы совершенно уничтожить сербскую независимость, сербскую свободу. От Балкан до кремнистого далматинского приморья, от Карпат и до Пин не было ни одной плапины (плоскогорья), которая не скрывала бы в с их недрах хоть одного отряда (четы) сербских гайдуков, которые зде хранили кадило сербской свободы и самостоятельности и отсюда слет ли в долину, где кроваво мстили своим тиранамВремя расцвета гай чества относится к XVI и XVII векам, но возникновение его надо отно сить к эпохе более ранней, к первой половине XV века, хотя, вероятно, эти отряды удальцов никогда не переводились в Сербии, и даже законодательство Душана должно было обратить особое внимание на гусаров, занимавшихся гусой (т. е. разбоем). Но только жизнь освятила этот раз« бой, дала ему определенный объект в виде богачей-турок, неправедных турецких кадий и пашей, и избавила разбойников от печальной необходимости вступать в конфликт с мирным населением. Напротив, являясь защитниками народа от насильников-турок, гайдуки пользовались глубоким уважением в народных массах; про них слагались песни; зимой, когда они укрывались в деревнях, их безопасность составляла заботу мирного населения. Носители лучших народных идеалов, они постоянно напоминали ему о врагах-турках, против которых необходимо рано или поздно восстать. Чета в 30—40 человек под начальством харамбаши нагоняла страх на всех турок и туркофилов области, чета в 80 человек вызывала, как мы видим из различных записок XVII века, для безопасности каравана приглашение целого вспомогательного отряда, и то караван этот подвигался медленно, принимая все меры предосторожности. В войне 1593 года между Австрией и Турцией сербы были заинтересованы самым непосредственным образом: в 1571 году союзные христианские войска разбили турецкий флот у Лепанта, в 1593 году в битве у Сиска турки потерпели новое страшное поражение. Тогда народы Балканского полуострова зашевелились в надежде, что пришла пора стряхнуть с себя ненавистное иго; папа должен был образовать союз христианских народов против турок¹, и ему доносили, что Каваат, Ви^ап и Возпес1 (т. е. сербы, болгары и босняки), несомненно, поднимут восстание. Весной 1594 года, действительно, произошло восстание, но сербам Мачвы, восставшим под начальством владыки Тодора, никто не оказал поддержки. Турки загнали их отряды в глубину Венгрии, Тодор был схвачен и казнен. Желая выместить восстание, турки разоряли церкви и монастыри, достали мощи св. Савы и сожгли их. «Было тогда попрание и беда церквам и священникам от измаильтян в сербской земле, и совершались в этих странах бесчисленные буйства, и запустели многие святые обители»: так сообщает сербская хроника о событиях 1595 года. Тем не менее, толчок был дан, и восстания вспыхивали одно за другим в разных местах. Всего через два года взрыв произошел в нынешней Черногории, в Никшиче, где восстал против турок воевода Грдан, но и это восстание было неудачно. Сила турок была еще не сломана, и они жестоко мстили восстававшим: обезображенные тела валялись по полям, семьи распродавались в рабство в отдаленные края, все, что было дорого народу, церкви и монастыри, предавалось поруганию, и сам патриарх Иован был свергнут с престола и отведен в Константинополь. Попытка поднять новое восстание сербов была сделана и в 1614 году, когда главари из Сербии, Албании, Боснии, Герцеговины, Македонии и Болгарии сошлись и обсуждали возможность восстания, но дальше попытки дело не пошло¹.