ГЛАВА VI

История Сербии с 1795 года до последнего времени

Султанский фирман, даровавший автономию Белградскому пашалыку, вызвал страшное негодование в янычарах и кирджалиях¹. Если первые представляли собою род войска, то последние были просто разбойниками. По свидетельству французского посланника в Константинополе, кирджалии были наемными разбойниками, которым слабость власти дала пагубное влияние на судьбы государства. Они налагали дани на города, грабили караваны, шли на помощь тому, кто им платил больше, совершенно разоряли целые местности. Само собою разумеется, что запрещение фирмана входить в Белградский округ было очень не по вкусу янычарам и кирджалиям, и они собрались вокруг восставшего против султана вельможи Пазваноглу, управлявшего в Видине христианской райей, потом пережившего весьма бурную судьбу и, наконец, собравшего около себя всех разбойников, бродивших по турецкому царству. Во главе их Пазваноглу решил ворваться в Белград, но на первый раз его постигла неудача; тогда Хаджи-Мустафа отдал населению приказ вооружаться и собираться в четы; во главе их стал сербский старейшина Станко Арам-башич, и янычары во второй раз были отбиты от стен Белграда, но потом напали на войско султана и разбили его. Желая окончательно подорвать восстание Пазваноглу, принимавшее опасные для султана размеры, он разрешил янычарам возвратиться в Белградский пашалык, и те начали бесчинствовать, как прежде, никому не повинуясь. Однако, Хаджи-Мус-тафа не желал допускать у себя анархии; убийцы одного серба были казнены, и тогда янычары решили расправиться с визирем. Пазваноглу обещал большую награду за его голову. В 1800 году Порта решила, наконец, выяснить положение вещей, которое грозило междоусобной войной всей Оттоманской империи; однако, войско Баталоглы было разбито около Адрианополя, а войско Хаджи-Мустафы потеряло в битве у Ниша до 500 человек и должно было отступить. Это обнаруживало всю слабость империи, которая не имела ни денег, ни войска, чтобы справиться с бунтовщиками, но в растерянности предлагала самые дикие меры; так, весной 1801 года было предписано отбирать оружие у населения, что делало его уже окончательно беззащитным и вызвало только новую эмиграцию за Саву и Дунай. Янычары сделались господами положения, осадили Белград, взяли в плен и убили Хаджи-Мустафу, потом захватили окрестные города — Шабац, Смедерево — и стали распространять свою власть по всему Белградскому пашалыку. Вся автономия пашалыка была забыта, как пишет землинский протопресвитер Михаил Пеич карловацкому архиепископу (16 дек. 1801 года) на варварском славяно-сербском языке: «И даду одма (сейчас же) Ианичар-аги власть да може место наше до далшег развидения управляти» («Споменик», 37 кн., 1900 г.).

Правление забрали в свои руки дахии, четыре янычарских начальника, которые напомнили сербам худшие времена турецкого гнета. Они ознаменовали свое вступление во власть тем, что написали оскорбительное для памяти Хаджи-Мустафы письмо и силой заставляли сербов подписываться под ним и просить султана прислать нового пашу. В Константинополе белградские беспорядки вызвали волнение и тревогу, но внутреннее положение Оттоманской империи было таково, что султану не оставалось ничего другого, как идти на все требования янычар. Тогда белградским пашой был назначен губернатор Никополя Хасан-паша, которому янычары написали письмо, приглашая его взять с собою не более 300 телохранителей и угрожая, в противном случае, военными действиями. Однако, и среди самых янычар господствовали рознь и зависть, которые привели в начале 1802 года к схваткам на улице, к бегству наиболее разорившихся во время беспорядков и, наконец, к торжеству четырех дахий, забравших в свои руки всю власть в Белградском пашалыке. При таком положении вещей султан мог преспокойно отменить резавшую Порте глаза автономию белградской области, и с письмом, объявлявшим об этом при полной амнистии янычарам, приехал в Белград в мае 1802 года специальный гонец из Константинополя. Но сказать было легче, чем исполнить. За десять лет сербы привыкли к относительной свободе и внутреннему самоуправлению, дарованным им султанским фирманом в 1793 году, к праву свободной торговли, к свободному отправлению богослужения, к избираемым кнезам и оберкнезам. Примириться с новым положением вещей они, естественно, не могли, и потому население, с одной стороны, и безобразничавшие янычары, с другой — составляли два враждебных лагеря, между которыми готовилась ожесточенная борьба. Дахии спешили призывать на помощь себе всякие беспокойные элементы; по рассказу Вука Караджича, в это время собрались в Белград, как коршуны на падаль, все преступники, бездомовники, не- \ удачники из соседних краев, особенно из Боснии и Албании. Положение населения стало невыносимым: оно было лишено всяких гарантий 1 личной безопасности; «красивых женщин и девушек силой отнимали и обращали в мусульманскую веру», как жаловались сербы русскому посланнику в Константинополе: «Наши святые церкви и монастыри турки ! предали огню, монахов и священников разогнали, как голодные волки разгоняют стадо овец». На стороне сербов были и турецкие помещики, спахии, которых дахии лишили их законных прав. Тогда, в 1802 же году, спахии восстали, но их восстание было залито потоками крови. ₍ Сербы действовали более осторожно и в продолжение двух лет готови- ! лись к войне; во главе движения стал Кара-Георгий, уже с конца 90-х I годов приобретший громадную популярность в народе. В продолжение всего 1803 года делались тайные приготовления к войне, закупалось оружие, велись переговоры с австрийскими властями в Землине. Дахии перехватили одно из писем, и положение заговорщиков стало еще тревожнее, тем более, что султан отправил дахиям грозное письмо, в котором угрожал им, в случае дальнейшего неповиновения его воле и притеснения сербов и спахий, двинуть на них войско, но не из турецких солдат, а из людей другой народности и другой веры. Это был намек, еще более усугубивший подозрения дахий, что против них подготовляется восстание. В одном перехваченном письме они нашли список главарей будущего восстания и перерезали чуть не всех, но ни Кара-Георгий, ни его ближайшие помощники не попали в их руки; они тайно бродили по деревням, подготовляя движение¹.