Слух о бегстве Кара-Георгия распространился с быстротой молнии; куда ни проникало это известие, везде оно вызывало панику; солдаты толпами покидали лагерь и укрепления; голоса старейшин никто более не слушал; их авторитет упал окончательно; сама жизнь их была в опасности ввиду народного возбуждения; народ проклинал их, обвинял в своих несчастьях, кричал об измене. Все действовали, как кто хотел: одни спешили на Саву, другие на Дунай; одни спешили уйти куда-нибудь подальше для спасения своих семей, другие бежали в горы; почти все старейшины скрылись вслед за Кара-Георгием. Страх перед турками заглушал все другие чувства, — такими словами новейший историк этого периода характеризуете панику, наступившую после крушения всех сербских надежд в 1813 году¹. И турки, действительно, жестоко расплатились с сербами за эти десять лет вынужденных уступок; как пишет в своих «Мемуарах» один из главных деятелей этой эпохи, протоиерей Ненадович, все видели перед собою «неизбежное рабство или смерть», а турки выжигали и вырезали целые селения, продавали сербов тысячами в рабство (в одном Белграде 17 октября 1813 года было выставлено на | продажу 1800 человек сербов, женщин и детей). При этом Австрия сыг-1 рала чрезвычайно позорную роль: австрийские власти передали туркам всех тех турчанок, которые крестились, вышли замуж за сербов и вмес те с ними бежали по ту сторону Дуная; так, 1 октября австрийский чи новник Червенка передал в распоряжение турецких властей 217 таких женщин, которых турки и выставили на продажу. Народ взмолился к туркам о пощаде, а к соседним державам о помощи; писали имп. Алек сандру, но не получили никакого ответа; обращались в Австрию, но авст рийские власти задерживали эмиссаров в Землине, отбирали у них бу маги и передавали туркам. Но у сербов все-таки была одна защита. Изве стный историк новейшей Сербии М. Вукичевич определяет это в следу ющих словах: «При всех потерях у сербов осталось одно приобретение, о заключалось оно в торжественном признании Порты, которое находилось в восьмом параграфе бухарештского мира и которое давало Сербии ее

В том повальном бегстве вождей сербского народа, которое наступило вслед за бегством Кара-Георгия, не принял участия комендант Ужич-| кой крепости и старейшина маленького округа Руйна, Милош Обрено-пнч. Естественным образом, на него и устремились глаза народа в эту страшную минуту. Милош решил начать новую политику по отношении г, Турции — политику покорности и послушания, которую турки встретили тем охотнее, что поражение Наполеона под Лейпцигом ясно покапывало им, что в скором времени им опять придется иметь дело с Европой и особенно с Россией. Поэтому Порта объявила амнистию, и Милош (п.1 л назначен обер-кнезом Рудничской нахии. Во главе Белградского иишалыка был поставлен заклятый враг сербов, Сулейман-паша, который не хотел считаться с прежними договорами и во главе администрации каждого округа назначил муселимов. Но и это сравнительное успокоение было уже важным делом для Сербии; беглецы стали толпами »озвращаться из Австрии; турецкие власти призывали торговцев заниматься своим делом; оружие у населения было отобрано, за исключенном того, что было необходимо для защиты от гайдуков; начали уходить иппад и турецкие войска. На некоторое время население вздохнуло лег-•II', но ненадолго; турецкие гарнизоны содержались на счет народа, в стране наступили голод, а вслед за ним какая-то странная эпидемия. Люди ели сосновую кору, а турецкие отряды вымогали у населения последние сред-стна, оскорбляли самые святые чувства его, продавали на уплату податей пссь скарб крестьян. Таким образом, сами турки наталкивали сербов на убеждение, что вне восстания у них нет спасения. И в августе 1814 года ннчались подготовительные действия для нового национального движения. Сулейман-паша пригласил в Белград старейшин сербского народа, чтобы передать им некоторые распоряжения. Пользуясь случаем, они собрались в Топчидере, роскошном парке около Белграда, и стали обдумывать дальнейший способ действий, причем было решено опять обратиться с мольбой о защите к европейским государям, собравшимся в Пене, несмотря на то, что обращение к имп. Александру I в ноябре 1813 года оказались безрезультатным⁵. Но как раз в это время пришел слух о восстании одного из воевод, Хаджи Продана Григорьевича, к которому стали приставать толпы повстанцев. Впрочем, это восстание, начавшееся осенью и притом в пору, когда бдительность турок еще не ослабла, и в Сербии было множество турецких войск, не имело никаких шансов на успех. Поэтому Милош посоветовал Хаджи Продану прекратить восстание и явиться с повинной в Белград, что тот и исполнил. Но турки не сдержали своего обещания: они стали преследовать, несмотря на объявленную амнистию, всех видных людей, заподозренных в сочувствии к бунту. Из них многие были казнены; у народа опять отбиралось оружие; репрессии возобновились. В это время происходил венский конгресс, на который и возлагались все сербские надежды. Протоиерей Матвей Нена-дович, отправленный в Петербург с мольбой о помощи, узнал, что Александр I находится в Вене, и из Житомира отправился в Австрию; в Вене в эту пору было немало сербов, которые выдавали себя за уполномоченных целого народа, вносили много беспорядка, порочили друг друга направо и налево и, благодаря этому, не пользовались никаким престижем ни у австрийских, ни у русских дипломатов. К проте Матии, как называли Ненадовича, относились с большим доверием, и он мог проникнуть туда, куда других не пускали. И тут сразу обнаружилась разница в русских и австрийских отношениях к сербскому делу. Император Франц принял депутацию в начале января 1815 года и, не давая обещаний, которых он не мог выполнить, заявил, что он сделает все возможное, чтобы убедить султана изменить свое отношение к сербам. Англичане прямо заявили, что заступаться за сербов они не станут, потому что портить свои отношения с Портой не в их интересах, и дали совет депутатам скрыть самое пребывание в Вене; прусский уполномоченный, высказав несколько теплых слов сербам сообщил свое убеждение, что сербам следует сидеть возможно тише, чтобы их турки совсем не истребили. Таковы были неутешительные данные, которые не могли поднять духа сербских уполномоченных. Как же держалась в этот момент Россия? В «Мемуарах» проты Ненадовича мы найдем горкие сетования на то, что Александр I не хотел дать аудиенции сербам; что в русском посольстве им отвечали: «Россия знает вашу любовь и привязанность к ней, но ныне вы должны действовать одни». Резкие отказы графа Нессельроде заступиться за сербов можно поставить рядом с безразличием австрийцев, и Ненадо-вич в отчаянии передавал в Белград: «Нейдет, кнезы, наше дело, нейдет!». Так же мрачно смотрел на эту роль русской дипломатии на Венском конгрессе Н. Попов, когда он писал в 1869 году свою книгу; но с тех пор стали известны новые факты, новые документы, и на России не может лежать более такое тяжелое обвинение, что она не помогла сербам п 1815 году. При явной туркофильской политике Австрии и Англии Россия и не могла сделать многое, но важно было, что Александр назвал сербский вопрос делом чести для России. Когда же Наполеон бежал с острова Эльбы, и русские войска снова двинулись на Запад, Александр I приказал русскому посланнику в Константинополе предложить Турции прекратить вооруженные нападения на Сербию, угрожая, в противном случае, направить русские войска из Белграда на Дунай, и это оказало сное действие. И позже, в апреле 1816 года, в разгар восстания, русское 111 »авительство совершило военную диверсию в пользу Сербии, когда тур-ки собирали против нее войска в Болгарии и Румелии'.