Если дела Сербии шли с известной удачей, то происходило это еще по двум причинам, не зависевшим от личности князя: во-первых, русским представителем в Константинополе был русский человек, глубоко сочувствовавший сербскому возрождению и поддерживавший его своим дипломатическим влиянием, барон Строганов, а, во-вторых, Турция пе-1>еживала довольно тяжелый момент, начало греческого восстания, период деятельности гетерий, которые всячески старались втянуть в восстание и Сербию, чтобы раздробить силы Порты. Поэтому Константинопольский Диван задумал раз навсегда развязаться с сербским вопросом и иустился на хитрую уловку, которая ему, однако, не удалась. Строганов настаивал на точном соблюдении 8 пункта бухарештского договора; турки не хотели его выполнить, и вот весной 1820 года султан послал в Белград специального посла с фирманом, дававшим сербам известные уступки, далеко не достигавшие, однако, размеров, обусловленных в Буха-реште. В этом фирмане Милош признавался обер-кнезом, размеры дани предстояло выяснить путем переговоров сербских старейшин с султанским посланником, причем эту дань должен был уплачивать весь Белградский пашалык; муселимы упразднялись, за исключением городов, пограничных с Австрией; турецкое войско сохраняло право на содержание со стороны местного сербского населения. При этом Милошу ставилось на вид, что он должен вместе с народными старейшинами подписать бумагу, в которой говорилось, что сербы совершенно удовлетворены, и оольше ничего не будут просить у султана. Но Милош справедливо ответил, что, будучи подданными султана, сербы не могут быть лишены пра-на ждать от своего государя новых милостей, и на запрос, как это следует ион ять, сослался на бухарештский трактат. На этом и прекратились переговоры, не приведя ни в этом, ни в следующем году ни к каким положительным результатам. Между тем, в самой Сербии было неспокойно; Марашли-Али, некогда поддерживавший Милоша, теперь только и думал, как бы его извести, и несколько раз подготовлял покушения на него, которые не удавались, благодаря бдительности Милоша. Поэтому восстанием пожаревацкой нахии, возбужденной греческими гетериста-ми, он воспользовался для того, чтобы направить движение против Милоша, но тот быстро прекратил восстание и мешал гетеристам распространить свою пропаганду. Вскоре после того умер Марашли-Али, и в Белград был назначен визирем еще более заклятый враг сербов, Абдурахман-паша. И это обстоятельство, и тяжелые натуральные налоги, лежавшие на народе, и вражда кнезов против верховного князя, и деятельная пропаганда гетеристов, обходивших самые населенные нахии: все это делало настроение в Сербии очень тревожным и положение самого Милоша тяжелым. И вот два года подряд (1825—1826) ознаменовываются бунтами, направленными первоначально против отдельных кнезов или турок, но потом принимавшими характер движения против самого Милоша. Впрочем, ему удалось усмирить оба эти восстания, причем он жестоко расправился с бунтовщиками.

Между тем в России курс политики принимал более благоприятный для Сербии оборот. Император Николай I продолжал политику первых лет царствования Александра и уже в марте 1826 года решительно потребовал от Порты выполнения 8 пункта бухарештского договора, угрожая, в противном случае, немедленно приступить к военным действиям¹ . Турция выполнила все требования русской дипломатии, вывела свои войска из Валахии и Молдавии, освободила сербских депутатов, отправленных Милошем в Константинополь для переговоров с султанским правительством, и послала в Аккерман своих уполномоченных для переговоров с Россией. Но эта последняя поставила теперь такие требования, которых раньше не выставляла: именно, Воронцов и Рибопьер настаивали на уступке Сербии восточных округов, принадлежавших ей при Кара-Георгии. 25 сентября был заключен аккерманский договор, по которому Сербии было возвращено самоуправление и удовлетворены требования, привезенные сербскими депутатами, и «сии выгоды, говорилось в трактате, будут для сербского народа как справедливой наградой за доказанную им на опыте верность к империи Оттоманской, так и надежнейшим залогом в продолжение оной». Таким образом, консервативные чувства обеих договаривавшихся сторон были удовлетворены, хотя Меттерних рвал и метал, кричал, что аккерманский договор доказательство «турецкой глупости и русской грубой силы», и утешал Порту лишь тем, что греческий вопрос еще не окончательно решен. Но, по этому договору, Сербия, вместе с тем, оказывалась в самом выгодном положении любимого детища обеих держав. Выгоды, обещанные договором, заключались в «выборе начальников своих, независимости внутреннего управления, возвращении отторгнутых от Сербии округов, соединении разных податей в одну, предоставлении сербам управлять имениями, принадлежавшими мусульманам (т.е. спахиям), с условием доставлять доходы оных вместе с данью, в свободе торговли, дозволении сербским купцам путешествовать по областям оттоманским с их собственными паспортами, в учреждении больниц, училищ, типографий, и, наконец, в запрещении мусульманам, кроме принадлежавших к гарнизонам, поселяться в Сербии». Отсюда видно, что Сербия, в сущности, получала полную внутреннюю независимость, а пункт относительно паспортов предоставлял Сербии даже известные международные права. Наконец, запрещение спахиям жить в Сербии делало их права на землю в достаточной мере фиктивными; во всяком случае, это был толчок к окончательному разрешению вопроса о спахилуках. Впрочем, до исполнения договора было еще далеко, при обычной тактике Турции оттягивать осуществление обещаний. Несмотря на это, Милош обставил большим торжеством объявление аккерманского договора, в ноябре 1827 г., и произнес по этому поводу речь, в которой восхвалял свои заслуги перед отечеством и жаловался на постоянные мятежи, нарушавшие его уверенность в будущем.